– Что бы ни случилось, я буду с тобой, Мэдди, – ласково уверил он ее. – Возможно, даже хорошо, что она ничего не помнит. Представляешь, как бы она чувствовала себя, если бы оставалась в здравом уме?
В этот вечер они легли спать рано, в спальне Мэделин, где одна из служанок затопила камин и включила мягкий свет. Покрывало в цветочек было откинуто, открывая заманчивое теплое гнездышко с белоснежными простынями. При виде всего этого Мэделин внезапно охватило желание. Сколько времени прошло с тех пор, как она и Карл занимались любовью – по-настоящему, без давления, которое оказывали на них возникшие в банке проблемы, омрачавшие их существование? Она села в шезлонг перед камином и смотрела на пылающий огонь, размышляя, чувствовал ли Карл то же самое. Или он все еще думал о Кимберли и о том, какой она была в постели? Мэделин отбросила эту мысль и стала смотреть на веселый огонь, облизывающий поленья.
Карл, облачившись в голубую шелковую пижаму, подошел и сел рядом с ней.
– С тобой все в порядке? – спросил он, глядя на ее профиль и стараясь угадать, о чем она думала.
Мэделин протянула руку и провела ладонью по его колену. Пальцы ощутили приятный шелк, и ее рука скользнула к бедру.
– Я чувствую себя хорошо, – тихо сказала она, – но очень соскучилась по тебе. – При этом она заметила, что он возбудился, и, глядя ему в глаза, она погладила его еще выше.
Карл схватил ее руку и крепко сжал.
– О Боже, я тоже ужасно соскучился по тебе! – сказал он, и Мэделин уловила в его голосе все то же безрассудство, которое заметила еще раньше, во время уик-энда в заливе Ойстер-Бей. Казалось, оно было вызвано не страстью, а печалью и сожалением, оттого что он не мог исправить то, что сделал, и потерял нечто очень ценное, чего теперь никогда не сможет вернуть.
– Я люблю тебя, Карл, больше, чем ты можешь себе представить, – тихо сказала она, глядя ему в лицо, освещенное мерцающим пламенем камина. – Ты ведь знаешь это, не так ли?
Карл обнял ее, закрыв глаза.
– Я тоже люблю тебя, Мэдди, – ответил он.
Они нежно поцеловались, и Мэделин заключила в ладони лицо мужа, в то время как его язык блуждал у нее во рту. Он начал снимать с нее длинное бархатное платье, которое она надевала к обеду. Он стянул его с плеч, обнажив прекрасные груди. Спустив его еще ниже, Карл стал поглаживать нежную кожу стройных бедер, страстно целуя их.
– О, Карл, я хочу всего тебя! – прошептала Мэ – делин, сгорая от желания.
– Мэдди, дорогая… – Карл крепко поцеловал ее и, казалось, теперь ни за что не отпустит.
Она расслабилась, растворилась в объятиях мужа, не думая больше ни о чем, ощущая только его сильное горячее тело. Они легли на пол перед камином. Их обнаженные тела озаряло золотое пламя, в комнате было слышно только прерывистое дыхание.
– Любовь моя… О Боже, любовь моя! – воскликнул Карл, войдя в нее.
Мэделин крепко прижималась к нему, желая, чтобы он заполнил не только ее тело, но и сознание, чтобы исчезли боль и тревога, так долго терзавшие ее, чтобы восстановилась вера, что она единственная, кого он любит, и чтобы к ней вернулось прежнее спокойствие.
– Люби меня… люби меня всегда!.. – умоляла она между поцелуями.
– Я буду любить тебя до конца жизни, – клялся он, глубоко проникая в нее. – Бери меня, Мэдди, бери меня. Я весь твой.
В тусклом свете потухающего камина она видела очертания его золотистого тела, слившегося с ее телом. Они двигались в унисон, опьяненные до такой степени, что не сразу услышали настойчивый звонок телефона на столике у кровати. Когда наконец бурные волны острого наслаждения захлестнули Мэделин и она испытала удовлетворение, Карл тоже достиг оргазма, содрогаясь и выкрикивая ее имя.
Выброшенная на берег волнами страсти, Мэделин лежала опустошенная, испытывая головокружение от неистовых эмоций. Вернувшись откуда-то с небес, она услышала голос Карла:
– Подойдет в конце концов кто-нибудь к этому чертову телефону?
Только сейчас Мэделин услышала неумолкающий звонок, но в это время он прервался, и она теснее прижалась к мужу, чувствуя биение его сердца, тогда как он старался восстановить дыхание. Спустя несколько минут в дверь спальни постучали.
Карл приподнял голову и удивленно посмотрел на нее.
– В чем дело? – крикнул он.
Они услышали голос Хантера, четкий и выразительный:
– Прошу прощения за беспокойство, сэр, но вас срочно требуют к телефону. Это мистер Ширман из «Центрального Манхэттенского банка» в Нью-Йорке. Он говорит, что должен немедленно поговорить с вами, так как там что-то случилось…
Здесь, на Сардинии, где бирюзовые воды моря омывали скалистые берега и воздух был наполнен ароматами тимьяна, розмарина и мирта, Джесика с внезапной ясностью поняла, что больше не любит Бернарда.
На прошлой неделе, после концерта в Токио, Бернард решил в порыве необузданного гнева, что хочет прервать свое турне и вернуться домой.
– Я устал, – с раздражением заявил он. – Я больше не могу бесконечно давать концерты! Я не машина! Я окончательно выдохся.
Джесика разрывалась между желанием отдохнуть от бесконечных переездов и мыслью о том, что Бернард поступает некорректно.
– Ты отказываешься от объявленного концерта! – сказала она. – А как же быть с людьми, которые уже купили билеты? Что будет с организаторами? Рекламными агентами? Твоих почитателей ждет огромное разочарование.
– Почему я должен думать об этих людях? – резко возразил он. – Мое здоровье и творческий потенциал дороже! К черту их всех. Они не волнуют меня.
Джесика молчала, понимая, что, когда он в таком ужасном настроении, лучше не спорить с ним. Это был совсем другой человек по сравнению с тем, в кого еще совсем недавно она была влюблена. С каждой неделей Бернард становился все более угрюмым и раздражительным, и Джесика внезапно осознала, что именно такой он и есть на самом деле. Неужели она была настолько ослеплена любовью? Она увидела в нем только приятного, деликатного человека. А может быть, он притворялся вначале, чтобы обольстить и опутать ее?