Но сегодня день казался совсем другим. Настроение Мэделин было светлым, как солнечные лучи на полу студии и на холстах, вставленных в рамы и готовых к отправке в галерею «Мидас». Звуки рахманиновской музыки наполняли студию радостью, и Мэделин полной грудью вдыхала воздух летнего дня. Она почти чувствовала сладость успеха, хотя испытывала необычайное волнение при мысли о предстоящей выставке. Ее охватывал благоговейный страх от собственной дерзости. Впрочем, это была идея ее отца.
– Мэделин, – сказал Джейк, когда она и Карл обедали с ним как-то вечером, – тебе необходимо приобрести известность. Как ты собираешься получать заказы, если никто не знает, что ты превосходная портретистка? Ты должна устроить выставку, чтобы привлечь заказчиков.
После долгих раздумий Мэделин решилась на это, хотя ее артистическая натура противилась подобным уловкам. Однако отец был деловым человеком, Карл тоже, и если она рассчитывает стать популярной, необходимо усвоить более прагматичный подход к искусству и последовать их советам.
Мэделин взяла палитру и начала уверенно смешивать краски: ярко-желтую с темно-красной, голубовато-зеленую с коричневато-желтой и с берлинской лазурью. Названия многих цветов звучали для нее как звуки музыки, вызывая мысли о таинственных, экзотических местах. Вероятно, где-то есть огненное озеро, по цвету напоминающее темно-красную марену. А над Берлином, наверное, всегда ярко-лазурное небо. Коричневато-желтый цвет вызывал в воображении скорее всего песок на пляжах Италии…
Поглощенная миром красок и фантазий, Мэделин напряженно работала над фоном портрета Дастина Хоффмана, наслаждаясь тем фактом, что ей удалось уловить сущность самого актера, а не тех героев, которых он играл и благодаря которым стал таким знаменитым. Увлеченная работой, она не замечала времени и сначала даже не услышала телефонный звонок. Наконец она взяла трубку. Послышался щелчок, свидетельствующий о трансатлантической связи, затем знакомый голос с истинно английским произношением.
– Мэдди? Это ты? Ты работаешь? О, надеюсь, я не оторвала тебя?
Звонкий, полный восторга голос вызвал у Мэделин улыбку.
– Джесика! Рада слышать тебя. Как ты поживаешь?
– Очень хорошо, дорогая. Я звоню по поводу открытия твоей выставки.
– Надеюсь, ты приедешь?
– Меня ничто не удержит, Мэдди!
– Так в чем же дело? – Мэделин знала Джесику Маккен с той поры, когда им обеим было по восемь лет, и хотя они не часто виделись, при встрече вели себя так, будто расстались только вчера. Они познакомились в школе леди Идеи, когда в 1970 году Джейка назначили управляющим в филиал «Центрального Манхэттенского банка» на Ломбард-стрит. Он забрал Мэделин и ее няню с собой в Англию, и два года они жили в Олбени на улице Пиккадилли.
– Я не могу приехать в Нью-Йорк за несколько дней до открытия выставки, – пояснила Джесика. – Это ужасно, не правда ли? Но я все-таки выберусь вовремя.
– Как твоя новая работа? – Мэделин представила подругу, сидящую сейчас за столом в отделе развития бизнеса отеля «Ройал-Вестминстер» и бурно жестикулирующую во время разговора, позвякивая при этом золотыми браслетами и рассекая воздух длинными пальцами с накрашенными ногтями.
– Потрясающе! – воскликнула Джесика. – Конечно, работа тяжелая, но я никогда в жизни не испытывала такого удовольствия. На мне теперь лежит большая ответственность, Мэдди! Ты не представляешь! Этот отель – просто прелесть. Скажи своим друзьям, чтобы они останавливались только здесь, когда будут в Лондоне. Как ты считаешь, будет нормально, если я прилечу в два часа дня четырнадцатого числа? У меня еще будет время привести себя в порядок до начала открытия?
– Всего четыре часа! – ответила Мэделин, которой наконец-то удалось вставить слово. Разговор с Джесикой обычно превращался в монолог, если вовремя не прервать ее. – Я пришлю машину в аэропорт Кеннеди, чтобы тебя встретили. Ты можешь провести со мной несколько дней?
– Конечно! Это в счет моего летнего отпуска! Послушай, чего тебе привезти из Англии? Может быть, какую-нибудь безделушку, которую даже такие богачи, как Ширманы и Делани, не могут купить в Нью-Йорке?
Мэделин расхохоталась.
– Папа очень любит сосиски от «Харродза», – ответила она, – и… – Мэделин сделала паузу, задумавшись.
– О нет, Мэдди! Пожалуйста! Только не копченую рыбу! – взмолилась Джесика. – Ты знаешь, в прошлый раз вся моя ручная кладь пропахла копченой рыбой, так что салон первого класса стал похож на рыболовецкий траулер! Надо мной все подшучивали!
– Я не собиралась просить о рыбе, – возразила Мэделин, все еще помня, как Джесика, комично сморщив носик, появилась со своими вещами у выхода для пассажиров, прибывших из Европы, – Я хотела попросить тебя навестить моего деда.
– Что ты имеешь в виду? Кто он? Ты уверена, что он существует, Мэдди? – В ее голосе звучала насмешка.
– Конечно, уверена, но мне хотелось бы узнать, что он собой представляет. – И Мэделин коротко рассказала о странном ночном разговоре с сэром Джорджем.
Голос Джесики задрожал от любопытства.
– Как это интересно, дорогая! О чем он хочет рассказать тебе? Слушай, я могу кое-что разузнать об этой семье. У меня есть знакомые журналисты, собирающие всякие сплетни, и если Даримплы относятся к аристократам, твой дед обязательно есть в их файлах. Предоставь это дело мне.
– Будь осторожной, – предупредила Мэделин. – Я не хочу, чтобы он подумал, будто я навожу о нем справки.
– Не беспокойся. Все будет сделано очень аккуратно. Слушай, ты полагаешь, твоя мать была вовлечена в какой-то скандал? Этим объясняется, почему Джейк никогда ничего не рассказывал тебе о ее смерти. Все это ужасно интересно! – воскликнула Джесика, сгорая от любопытства.